Глава 6

[Магратея Эванс]

Дверь открылась совершенно бесшумно. Было слышно щелканье часов в коридоре, по телевизору на противоположной стене на минимальной громкости шел канал Евроньюз, по окнам за плотно задернутыми портьерами еле уловимо стучал снова разошедшийся дождь. Эдвиан сидел, вытянув босые ноги на огромном диване из коричневой замши и уставившись в книгу, и, судя по скорости, с которой его глаза за стеклами очков в черной прямоугольной оправе летали по строчкам, был полностью ей увлечен. Настолько, что через несколько секунд, забывшись, больной рукой потянулся за стоявшим на столике стаканом со странной ярко-фиолетовой жидкостью, тут же схватился за плечо, выронил книгу, которая укатилась куда-то под диван, еле слышно ругнулся сквозь зубы, нагнулся за ней… и только тогда увидел меня.
- В этом доме водка есть? – тускло поинтересовалась я, пытаясь устроиться на узком неудобном подлокотнике ушастого кресла и отчаянно щурясь от света.
Эдвиан отложил книгу, снял очки и внимательно посмотрел на меня. Я вскинула брови и спокойно встретила его взгляд.
- В моем доме есть все, - отозвался он, вставая и, придерживая руку под локоть, направился к бару. На столе материализовалась бутылка и стопка. Одна.
- Отлично, - заявила я и сделала несколько глотков прямо из горлышка. – Снимай рубашку.



Не верь тем, кто, проснувшись в незнакомой пустой квартире в чужой мужской рубашке, говорит, что долго не может сообразить, где находится. Это все не более чем попытки заинтриговать наивного слушателя, чтобы потом с чувством выполненного долга упасть на подушки и, «вспоминая», томно выдохнуть что-то вроде «Ах!», «Ничего себе мы надрались с Ником в баре, поминая безвременную кончину его тещи…» или, в твоем случае, «Кто из этих олухов опять напутал с временной калибровкой?!».
Докажу на собственном примере – лично я, с утра обнаружив над собой незнакомый потолок с деревянной люстрой-вентилятором, а затем узрев в зеркале на дверце гардероба и собственное взъерошенное отражение, облаченное в явно не принадлежащую мне белую рубашку, только пристально изучила собственные ладони и долго стояла у двери в комнату, слушая, что происходит в остальной квартире. Но снаружи стояла тишина.
В гостиной все еще витал еле слышный запах мускуса и ветивера, очевидно, мы с хозяином не на много разминулись. Инстинктивно запахнув рубашку, я остановилась посреди комнаты, утапливая пальцы ног в высоком ворсе ковра, и неуверенно огляделась. Квартира Эдвиана вызывала ассоциации с гостиничным номером, когда внешний антураж совершенно не соответствует содержанию.
Как правило, мои соотечественники, сохранившие рабочую связь с родиной, так или иначе пытались создать маленький островок Катара и здесь, внизу, пусть даже этот островок и был всего лишь размером с приусадебный участок. От того иногда и случались милые казусы – от некстати разгуливающих по саду павлинов и неординарной архитектуры домов, до проблем с законом из-за костров и ритуальных плясок на заднем дворе в честь дня летнего солнцестояния. Но этот дом все равно выделялся из всех прочих.
Начать с того, что квартира Кальдерона представляла собой пентхаус с лабиринтом коридоров и панорамным остеклением, однако что-то мне подсказывало, что вертолетную площадку на крыше не всегда использовали в классических целях. Оформленная в ненавязчивых шоколадно-ванильных тонах, гостиная оставляла впечатление респектабельного спокойствия, чему способствовали и низкий замшевый диван с кожаными подушками, и плоский телевизор во всю стену напротив, и окна, обрамленные тремя разными слоями портьер, сейчас плотно задернутых – только в нескольких местах солнце пробивалось тонкими полосками, в которых плясали частички пыли, - и потому скрывавших вид на парк и набережную. На журнальном столике, стеклянная столешница которого довела бы до счастливого оргазма любого любителя дактилоскопии, о вчерашнем вечере напоминала только черная миска, стакан с остатками мутной жидкости бледно-фиолетового цвета от растаявшего льда, и пачка бумажных салфеток. Однако на книжных полках в коридоре вперемешку с детективами, английской классической поэзией и современной периодикой на минимум тринадцати языках обнаружились тома по алхимии, ядам и противоядиям к ним (рядом с десятитомным справочником по ботанике Королевского научного общества), артмурские летописи, из которых торчали вложенные листы с пометками, сочинения Графа Эрлетского, знакомые с детства «12 войн Гальбы» и зеленый том «Энциклопедии Магистрата: Колдовство (IV - Чародеи, Ворлоки, Волхвы, Шаманы)»… Словом, все то, что никак не могло быть обнаружено нигде, кроме Библиотеки Магистрата… или замка Клир. И, как теперь выяснилось, квартиры Эдвиана Кальдерона.
Я задумчиво провела пальцем по корешкам. Где-то здесь обязательно должна быть История инквизиции, отпечатанная внизу, книжка, присутствовавшая в каждом катарском доме с такой же частотой, с которой Библии, Корану или Торе неизменно находится место в жилищах верующих. Однако в данный момент мне было нужно совсем не это…
И оно обнаружилось в одном из кухонных шкафчиков, среди алюминиевых баночек с приправами. Устроившись на мраморной столешнице в компании тостера и тускло сверкавшей хромированными гранями кофемашины, я с наслаждением вдохнула поднимавшийся над чашкой ароматный пар и усмехнулась. Загадка, но в каждом доме, подобном этому, обязательно имелась неоткрытая упаковка с какао. Однако за ярко-желтой банкой с шоколадным кроликом обнаружился аккуратно сложенный лист бумаги, подписанный тонким размашистым подчерком… Я оторопело развернула его.
“The Magisters do not go into the gargoyles cave, unless they are absolutely positive about something in there worth fighting for. If I haven’t got the same reasons yesterday, you would not be drinking my cocoa right now”
«О, я тронут, - язвительно уронил внутренний голос. - Это расценивать как извинения?»
Взгляд упал на фотографию на стене, изображавшую древние дольмены с острова Пасхи. Каменные истуканы уставились куда-то в даль, я инстинктивно подалась вперед, следуя за их взглядами, и уперлась глазами в приоткрытую дверь, из-за которой что-то блеснуло. Я слезла на пол, голые ступни приятно холодила плитка, внимательно оглядела косяк и, не обнаружив ничего подозрительного, аккуратно протиснулась в образовавшийся проем, на всякий случай выдохнув и опустив по швам руки – даже приоткрытые двери лучше не трогать.
Комната представляла собой нечто среднее между кабинетом и мастерской. У стены стояла темно-бордовая оттоманка с орнаментом из персидских огурцов, со спинки которой свисал небрежно брошенный халат, напротив окна расположилось пианино, за открытую крышку которого была заткнута растрепанная папка с партитурой. Но я просто не могла оторваться от зрелища, открывавшегося прямо по курсу. Не выпуская из рук чашку, я нагнулась над раскрытой на пюпитре книгой. Подозрения оправдались – Некрономикон, пожелтевшие от времени листы исписаны красными чернилами, разобрать сходу можно было только некоторые надписи, да и те были сделаны в лучшем случае на латыни. Внизу сие сочинение числилось в списке нелегальной литературы, однако скорее из-за самой тематики – по сравнению с тем, что, если постараться, можно было обнаружить в подполье улицы Аргелет, оно было просто азбукой. Но привлекло мое внимание вовсе не это. Я медленно подняла глаза на полку над пюпитром – и уперлась взглядом в эфес, украшенный сапфирами и изумрудами, на клинке искрилась тонкая вязь высокой катарики. Особенная вязь. Ветер из приоткрытого окна вновь шевельнул занавески и в появившийся просвет скользнул белый луч солнца, расцветивший камни и представивший меч в полном великолепии.
Черт, да кто же ты такой, Эдвиан?
Однако если мои глаза меня не обманывали, а раньше за ними такого не водилось, то я никогда не получу ответа на этот вопрос. Просто не имею права.

***
Поток горячей воды вызвал волну разъедающей боли, попадая в многочисленные царапины. Было ощущение, что еще немного – и обожженная кожа покроется волдырями, однако я специально почти до упора повернула рычажок с маленькой красной меткой – боль отрезвляла, заставляла держать себя в руках и не давала сесть на кафельный пол и разреветься как маленькой девочке. За прозрачными дверьми душевой кабины очертания ванной комнаты уже еле-еле различались в клубах белого пара, но тело все еще сводило судорогой. Я никак не могла согреться – тепло слишком медленно уменьшало островок могильного холода где-то глубоко внутри. Стоя в низвергающемся вниз потоке и в изнеможении прислонившись лбом к покрытой мелкими каплями стенке, я закрыла глаза и, стараясь ни о чем не думать, ждала, пока перестанут дрожать руки.
Проведя ладонью по запотевшему зеркалу, в первое мгновения я боялась поднять голову. А когда, наконец, взглянула в него – не узнала саму себя. Вернее, нет. Взъерошенные темные пряди, прикрывавшие подбородок и налипшие на лоб, резко контрастировавшая с ними фарфорово-бледная кожа, выпирающие ключицы и тонкие пальцы с темным маникюром, вцепившиеся в край раковины…Все это было прекрасно знакомо, я знала собственное отражение до последней родинки, но было полное ощущение, что там, по ту сторону, кто-то совершенно незнакомый. В тот момент я боялась смотреть этой девушке в глаза. 264 года… и снова. Глубоко внутри полыхнул фиолетовый язычок, к Вайолет Эверхарт не имевший никакого отношения.
После вынужденного выяснения отношений в машине, я ожидала минимум двухчасовой путь по лесу куда-нибудь в глухой кентский уголок в лучшем случае, но Эдвиан неожиданно затормозил у ярко-освещенного главного входа здания, больше напоминавшего фешенебельный отель, нежели жилой дом. С моей стороны дверь открыл швейцар в темно-красной форме, Эдвиан вышел сам, передал кому-то ключи от машины и быстрым шагом направился во внутрь, подняв воротник пальто и ежась от промозглой мороси. Я задрала голову вверх – светящиеся окна высоко вверху растворялись во мгле из тумана и дождя. Портье, никак не показав, что заметил мой специфический внешний вид, тихим вежливым голосом пожелал спокойной ночи, и обшитый темным деревом лифт – судя по количеству кнопок, специальное средство передвижения для обитателей верхних этажей, - с еле слышным шелестом уехал вниз.
Кальдерон объяснил направление гостевой спальни, однако когда, завернувшись в полотенце и собрав с пола то, что осталось от ночной рубашки, я вышла из ванной, с непривычки вздрогнув от холода, то естественно повернула в коридоре не туда, попала в гостиную и столкнулась нос к носу с хозяином, успевшим переодеться в потертые джинсы и темно-синее поло и, растянувшись на диване, углубившимся в толстенный том. Услышав шаги, Эдвиан инстинктивно поднял голову, но, увидев меня с мокрой головой и в одном полотенце, тактично опустил глаза и кивком головы указал на дверь справа.
По внешней стороне панорамного окна сейчас струилась вода, что делало калейдоскоп огней города внизу похожим на связку мигающих рождественских гирлянд, если смотреть на нее сквозь прозрачную кастрюлю с бурлящим кипятком.. Прошло всего около недели, когда я при точно таких же погодных условиях находилась в своем кабинете в галерее, но тогда в голове был четкий список дел, а под ногами – твердая почва. Вообще, чувство было невероятно странное - оставалось полагаться только на волю случая и удачу, а еще на странного мужчину за стеной, которого я много-много лет назад поймала за попыткой разжечь костер в неположенном месте. Неположенным местом был личный кабинет Мерита Милларда, а худого мальчика с огромными испуганными глазами звали Эдвиан Кальдерон. Теперь мальчик вырос и сегодня распугал демонов способом, не известным даже мне. Одним словом, я ощущала себя тычинкой одуванчика в свободном полете, и это чрезвычайно сильно действовало на нервы.
О черт… Если Кальдерон здесь, значит где-то поблизости должна быть и его старшая сестра Клео, эта бешеная фурия с мышиного цвета волосами, грубыми чертами лица и абсолютным отсутствием таких вещей как разум, совесть или чувство ответственности. Разница в шесть лет ощущалась только в том, что она всегда знала, как свалить вину за собственные проступки на окружающих, не делая разницы и для собственного брата, а потом смыться быстрее, чем выяснялся истинный зачинщик происшествия.
Одним словом, по всем фронтам положение было просто замечательное.
С мокрых волос капнуло на спину, я вздрогнула и щелкнула пальцами – в комнате вспыхнул свет, и неожиданно под потолком раздалось жужжание - деревянные лопасти вентилятора медленно закрутились вокруг люстры. Комната была обставлена так, как и подобает выглядеть гостевой спальне – светлые обои без намека на рисунок, массивный гардероб темного дерева у стены напротив окна, потертое кожаное кресло в углу и кровать…
Я подошла ближе и нахмурилась. На покрывале нейтрального темно-синего, почти серого цвета, были в ряд разложены черная шелковая пижама, пара рубашек и серая футболка с еще не оторванной биркой и неожиданной ярко-зеленой надписью, наполовину скрытой приземлившейся сверху изодранной в клочья ночной рубашкой. Очевидно, Эдвиан предусмотрительно оставил выбор за мной.
Пижамные штаны были, конечно, лучшим вариантом, если бы не оказались безнадежно велики, так что в конце концов я остановилась на футболке. В квартире было ощутимо холодно, сверху пришлось накинуть одну из рубашек – клетчатую, из плотной фланели, и очевидно, тоже совершенно новую. Пытаясь насухо вытереть волосы, я обернулась к зеркалу… и, не удержавшись прыснула. Ярко зеленые буквы на майке складывались в надпись, гласившую: «I’m natural blond, so speak slowly!».

Дверь открылась совершенно бесшумно. Было слышно щелканье часов в коридоре, по телевизору на противоположной стене на минимальной громкости шел канал Евроньюз, по окнам за плотно задернутыми портьерами еле уловимо стучал снова разошедшийся дождь. Эдвиан сидел, вытянув босые ноги на огромном диване из коричневой замши и уставившись в книгу, и, судя по скорости, с которой его глаза за стеклами очков в черной прямоугольной оправе летали по строчкам, был полностью ей увлечен. Настолько, что через несколько секунд, забывшись, больной рукой потянулся за стоявшим на столике стаканом со странной ярко-фиолетовой жидкостью, тут же схватился за плечо, выронил книгу, которая укатилась куда-то под диван, еле слышно ругнулся сквозь зубы, нагнулся за ней… и только тогда увидел меня.
- В этом доме водка есть? – тускло поинтересовалась я, пытаясь устроиться на узком неудобном подлокотнике ушастого кресла и отчаянно щурясь от света.
Эдвиан отложил книгу, снял очки и внимательно посмотрел на меня. Я вскинула брови и спокойно встретила его взгляд.
- В моем доме есть все, - отозвался он, вставая и, придерживая руку под локоть, направился к бару. На столе материализовалась бутылка и стопка. Одна.
- Отлично, - заявила я и сделала несколько глотков прямо из горлышка. – Снимай рубашку.
Кальдерон, занятый проблемой осторожного приземления на диван, не потревожив при этом раненую руку, замер на полпути и с подозрением воззрился на меня. Однако я только установила бутылку обратно на журнальный столик – стеклянная столешница неприятно звякнула - и кивнула на толстую повязку на плече, видневшуюся под одеждой. Эдвиан смерил меня глазами сверху вниз и сел, демонстративно уставившись в книгу. Я утомленно вздохнула.
- Послушай, я прошла санитарной сестрой обе Мировых Войны. Это сильно меняет мировоззрение и, в частности, понятия о стеснительности.
- Это не вопрос стеснительности, - язвительно отозвался он, не поднимая глаз. – Я, если честно, в принципе не очень понимаю, с чего ты вдруг решила проявить бескорыстие и озаботилась вопросом сохранности кого бы то ни было.
Я пропустила колкость мимо ушей, в частности, тон, которым было произнесено это «бескорыстие» и, склонив голову, молча посмотрела на него. В конце концов Эдвиан не выдержал, поднял взгляд и разочарованно захлопнул книгу.
- Так, - он устало потер рукой лицо. – Давай договоримся. То, что я на собственном примере соизволил продемонстрировать наглядное пособие по уходу за големами совершенно не значит, что ты мне чем-то обязана. Так что можешь не мучаться совестью и спокойно идти спать.
- Эдвиан, - тихо проговорила я, наблюдая, как он, еле заметно морщась, поправляет повязку под рубашкой, - я была не права.
Он замер. Повернулся ко мне.
- Это к чему было сейчас…?
Я подошла ближе.
- Я ошиблась. Это был не вакхский голем, нечто, мне ранее неизвестное, хотя я вообще-то не совсем профан в таких делах. А если так, то в рану мог попасть яд…
Эдвиан вскинул брови.
- Ты удивишься, но я тоже об этом подумал.
- В таком случае, ты должен понимать, что не можешь до конца обработать порез, и это, – я глазами указала на полупустой стакан на журнальном столике, - не поможет, если рана до конца не очищена.
По лицу пробежала тень сомнения, он, прищурившись, глянул на меня
- Просто дай мне взглянуть.
Несколько секунд он пилил меня взглядом, но я не отвела глаз. Наконец он обреченно фыркнул и откинулся на диван.
- Небо, да ты не отстанешь, - и одним движением стянул поло через голову.
Я еле заметно удовлетворенно улыбнулась.
- Никогда, - и опустилась рядом на диван.
Честно признаться, я изначально вовсе не ставила себе целью изучить состояние его плеча, просто это случилось превосходным предлогом не оставаться одной в комнате. Однако, увидев, как обстояло дело, я не удержалась и присвистнула. Эдвиан только поморщился и обреченно потянулся здоровой рукой к пачке сигарет.
Демон, по-видимому, зацепил его сзади, потому что на ключицу спускался только один длинный порез, однако со спины это выглядело весьма неприятно – четыре глубоких рваных раны с посиневшими краями доставали почти до лопатки. Невероятно, но связки, по-видимому, были целы – иначе он бы не смог вообще шевелить рукой, хотя в любом случае, с таким плечом кто-либо другой уже давно слег бы в полубессознательном состоянии… Я совсем легко коснулась пальцами покрасневших вздувшихся бугров - Эдвиан вздрогнул и скрипнул зубами, под кожей заходили мышцы.
- Прости, - тихо пробормотала я , протянула руку… и обдала всю поверхность рану первоклассной ледяной водкой. Кальдерон от неожиданности отшатнулся в сторону, выдав сквозь зубы замысловатейшее ругательство.
- Не думаю, что это удобно… - вскинув брови, бесстрастно заметила я.
- Я уже позаботился о дезинфекции, - яростно возразил он.
- Вот этим? - поинтересовалась я, удерживая в ногтях маленький черный осколок.
Эдвиан замолчал.
- Говорила же, нужен взгляд со стороны. Еще пара часов и пришлось бы отправлять тебя в Артмур скорым рейсом, не дожидаясь Совета. Надо впредь случать старших.
Он неожиданно хмыкнул.
- Пардон? - Я перегнулась через спину, стараясь не задеть плечо, и заглянула ему в лицо.
Он выглядел довольно забавно: на лице, напоминавшем цветную карту местности – разбитая губа, моими заслугами темневший синяк на скуле и кровоподтек под глазом – одновременно сошлись непроизвольная гримаса резкой боли и еле заметная высокомерная усмешка.
- Ну если мы действуем по старшинству, в таком случае это мне решать, что сейчас следует делать.
- Что-о?
Он осторожно оперся правой стороной о спинку дивана и посмотрел на меня сверху вниз.
- Не в моих правилах обсуждать женский возраст.
Я аж задохнулась от возмущения и вскочила на ноги.
- Эдвиан! А ну ка объясни, что ты имел в виду? Оспариваешь мой авторитет?
Судя по его лицу, именно такой реакции он от меня и ждал.
- Хорошая водка, – мягко заметил он себе под нос. – Ладно, ты сама спросила. Сколько лет тебя не было в Катаре? Дай посчитать, - он изобразил задумчивость, - пятьдесят четыре?
- Сорок девять с половиной, - жестко ответила я, садясь верхом на столешницу. Эдвиан нахмурился и с некоторой жалостью посмотрел на столик, но решил ничего не говорить.
- Вот-вот. Как ты помнишь, нижнее время в Катаре не считается, равно как и годы, проведенные вне его, потому как вернешься ты ровно в ту же точку, откуда начала. Так что получается, по Катарскому счету мне сейчас…
- Шестьдесят два, - буркнула я, уже уловив его мысль.
- Ага, а тебе столько же, сколько и было… - он победоносно замолчал, но внутренний голос любезно завершил фразу.
«Сорок восемь»
- Ладно, умник, где у тебя трава?
Эдвиан нахмурился.
- Второй шкаф за дверью в кухне. Но зачем тебе….
Я не ответила, пройдя на кухню, распахнула дверцы высокого шкафчика со вставками матового стекла и замерла в восхищении. Это был не просто шкаф, это была мечта любого зельевара – все полочки были забиты прозрачными баночками, бутылочками и коробочками всевозможных размеров, на каждой из которых была прикреплена бирка с обозначенным катарской вязью содержимым. Любой ингредиент для любого пришедшего в голову состава из тех, которые вы решились бы готовить на собственной кухне.
В гостиной послышались вопли – по телевизору, очевидно, транслировали какой-то матч.
- Если тебя это успокоит, Вайолет, - послышался сзади полный задора голос, - могу заметить, что ты совершенно не выглядишь на свой возраст.
Я обернулась – Эдвиан стоял в дверях и внимательно следил глазами за всеми моими действиями на его кухне. На секунду я невольно зависла. 60 с лишним лет – не такой возраст, что бы оставить явный след, и внешне ему можно было дать не больше тридцати… Не знаю, влияние ли это высокого положения в обществе, так что они вроде как были обязаны выглядеть презентабельно, однако сейчас впечатление не портило даже опухшее и посиневшее плечо, явно беспокоившее Кальдерона – это было видно по его лицу. Босиком, в одних джинсах и со слегка взъерошенными волосами смотрелся он просто потрясающе…
Тут я вспомнила, как должна сейчас выглядеть сама.
… вот сволочь!
Эдвиан скользнул взглядом по моим ногам и остановился на глазах. Я еле заметно улыбнулась, вытряхивая в прозрачную кастрюлю полбанки сушеной эхинацеи и от души лакируя ее сверху синим перуанским перцем, настолько качественно высушенным, что по консистенции походившем на пыль.
- Ты тоже пока еще не похож на Роуэлла. Есть здесь деревянная ложка?
- В ящике под плитой, - Эдвиан никак не отреагировал на знакомое имя, только голос стал чуть ниже. – Что именно ты делаешь?
Я тщательно отрегулировала температуру и повернулась, держа в руках банку меда.
- Одну хитрую субстанцию, которую вы, бюрократы от магии, никогда не признали бы.
- Бюрократы? – возмущенно воскликнул он, - Ха! И чем твое варево такое особенное? Количеством сахара в составе?
Руку пронзила резкая боль.
- Ай-яйяй!! – завопила я, прижав руку к груди и исполняя на одной ноге танец фанатичного папуаса – поворачиваясь, я, похоже, сбила солонку и белые кристаллики попали в ранки от стекла на ладонях.
Сзади послышалось тактичное покашливание, выдававшее отчаянное желание хозяина взашей отогнать меня от плиты.
- Дай сюда, - в его тоне прозвучала захватывающая смесь превосходства и усталости. Запястье оплели ледяные пальцы, ладоням стало очень жарко и сразу же очень холодно… и боль исчезла. На мгновение я замерла, уставившись на тонкий черный ободок преобразованного Адаманта и тщательно прислушиваясь… Ничего. Снова ничего. Совсем. Цепкий взгляд темных глаз успел изучить мое лицо – скорее, заднюю стенку черепной коробки, - прежде чем я смогла, наконец, вывернуть руку и, отвернувшись, провела открытой ладонью над тяжело булькающим варевом, чувствуя исходящий от него влажный обжигающий пар – и только. Царапины полностью затянулись. По поверхности пробежали зеленые искры, и жидкость стала густой, как сметана сорока процентов жирности.
- Так, это что сейчас было? – поинтересовался холодный голос.
- Я знакома с законами геральдики, спасибо, - отрешенно сообщила я, не отрывая взгляда от кастрюльки. - Ты бы сел обратно на диван, мне нужно еще минут десять. И металлический прут для выпечки.
- У меня не в порядке плечо, а не ноги. И ты сейчас творишь полную жуть на моей кухне, так что я имею право делать все, что захочу.
- Ну тогда скажи мне, великому властелину вселенной на завтрашнем совете нужна работающая рука или нет?
Локоть тронули холодные пальцы.
- И из чего оно? – заглядывая в кастрюлю, надменно поинтересовался Кальдерон тоном, тщательно скрывавшим отчаянное профессиональное любопытство. Потянувшаяся за мятой рука замерла на пол пути.
- Аллергия? – настороженно поинтересовалась я, оборачиваясь.
- Инстинкт самосохранения, - прищурившись, он следил за моими действиями одними глазами, - так что это?
Я облегченно выдохнула и бросила две веточки мяты в жижу цвета глины, которая тут же покрылась мелкими пузырьками.
- Для запаха – пояснила я, поймав взгляд Эдвиана. – И даже не пытайся уговорить меня, я недостаточно пьяна, чтобы выложить тебе рецепт того, что не одна женщина пообещала унести с собой в могилу….
- Ну, это можно устроить, - голос звучал настороженно.
-… так что ты будешь в шоке. Итак, это - восхитительно быстрое и потрясающе действенное, - я осторожно перелила состав из котелка в глубокую миску из черного стекла и торжествующе обернулась к Эдвиану, - средство от морщин!
Повисла пауза.
- Да, - наконец, выдал Эдвиан совершенно непередаваемым тоном. – Ты была права. Я шокирован.
- А кто тебе сказал, что это предполагалось для твоего больного плеча? – я пожала плечами, наблюдая, как непроизвольно вытягивается его лицо. – Ты так старался меня убедить, что сам справишься, что я решила, что ты и действительно сам справишься.
Пауза.
- Шучу. Кто-то обещал мне прут для выпечки. Не надо только сейчас говорить опять, что у тебя все под контролем.
- А зачем? Ты так упорно хотела помочь мне с плечом, что я решил уступить даме, и дать тебе помочь мне с плечом, - ледяные глаза заглянули так глубоко, что меня едва не передернуло. – Держи, - и Кальдерон протянул мне тонкую стальную спицу.

***
- Nein, keine Uberrashung. Was ist los?...
Я сидела напротив, взгромоздившись прямо на столешницу, и нервно дырявила некстати попавшийся в руки апельсин.
- Die letzte war Swarzwald, aber jetzt hat es so kompliziert bekommen und… Ja, ich kann mich ihn sehr gut erinnern, meinstens darum seiner lebenzeittraume ist mich gestorben zu sehen! - я не удержалась и вскинула глаза – Эдвиан, хмурясь, записывал что-то прямо поверх фотографии премьер-министра на первой полосе Таймс. - Dann gut, gestern um 2 Uhr im Branwen-museum, ein Troll gegenuber… So wie immer, wissen sie das… Ja, ich bin sicher. Alles gute.
Он положил трубку, оторвал кусок листа с записями и, еще раз проглядев его, сунул в карман джинсов. Радужные разводы на металле показывали, что состав, по цвету едва отличимый от посуды, в которую он был налит, готов к употреблению.
- Прошу прощения.
Эдвиан настороженно изучил «средство от морщин» со всех сторон, разве что на вкус не попробовал, однако когда я вернулась с кухни с кипой салфеток в руках, обреченно вздохнул и повернулся спиной. Повисла пауза. Я аккуратно намазывала вязкую субстанцию на пораженные участки кожи, он периодически вздрагивал, но так же молча изучал обивку дивана.
- Классная футболка, - заметила просто для того, чтобы что-нибудь сказать.
- Это подарок, - хмуро отозвался он. – Я ее ни разу не надевал. Это твое средство должно так сильно щипать?
- Ты мне не доверяешь, так?
- А доверие – это когда даешь в руки нож и поворачиваешься спиной? В таком случае, нет. Сейчас мне больнее, чем в момент, когда я заработал этот «поцелуй на память». Учитывая также, что за три часа ты успела раз двадцать пригрозить мне долгой и мучительной смертью, и никто не знает, не решила ли ты воплотить эту мечту прямо сейчас, доверять тебе было бы минимум неразумно.
Я мягко улыбнулась и провела деревянной лопаточкой по ссадине на собственной коленке – кожа мгновенно затянулась. Индифферентно наблюдая за этим, он затянулся, держа сигарету двумя пальцами, и снова гордо уставился в стенку с фотографией каменных истуканов с острова Пасхи.
- Как-то слишком много людей мечтает тебя убить…
Эдвиан мрачно усмехнулся.
- Это наше родовое проклятье. А подслушивать чужие телефонные разговоры неприлично.
- Если бы ты не хотел, чтоб я это слышала, - сосредоточенно ответила я, - то ушел бы в другую комнату или взял мобильный..
- О да, который сейчас представляет собой груду разбитого, обугленного пластика в кармане моего пальто.
- Ладно, все, я молчу.
Он тут же обернулся ко мне.
- А вот и нет!
Я остановилась на полпути, часть состава капнула на голую ногу.
- Что нет? – раздраженно спросила я, схватив салфетку и стараясь как можно быстрей стереть его с кожи. – Пытаться убить тебя сейчас было бы как минимум огромным идиотизмом.
Эдвиан вскинул брови.
- Я тронут. Воспринимать ли это как комплимент? – холодно поинтересовался он.
- Осторожно, не испачкай спинку дивана, эта штука не отстирывается. И нет, не думаю, что мои эгоистические соображения способны поднять чью-то самооценку, особенно если та и так уперлась в потолок. Я понятия не имею, где пройдет Совет, что случится на нем, а главное – что будет после. И если вдруг что-то пойдет не так, а это весьма вероятно, учитывая тот факт, что весь магистрат дружно собирает монатки, то я хочу иметь рядом человека, который понимает, что, черт возьми, происходит.
Эдвиан бросил взгляд на портьеры, как будто те были виновниками всех неприятностей, и задумчиво опустил глаза.
- В таком случае тебе лучше подождать кого-нибудь другого, - в голосе слышалась спокойная горечь. – Я делаю то, что должен. Что лично я считаю правильным. Но если я ошибаюсь…
- То твоя ошибка будет стоить гораздо дороже ошибок большинства других людей.
- Нет, - мрачно усмехнулся он, - боюсь, она станет бесценной.
- Послушай, - я заглянула ему в лицо снизу вверх и напоролась на острый взгляд из под упавших на лицо волос, - я не знаю, что ты имел в виду под ошибками, и не хочу знать. Ты интересовался, так вот - это одно из тех убеждений, которые приобретаешь здесь. Меньше знаешь – крепче спишь. Но эти кольца не даются просто так. Это я запомнила навсегда. Тебя я тоже не знаю, но если ты носишь Адамант, значит ты - один из тех немногих людей, кто знает, что он делает. Что же касается ошибок – так будет всегда.
- Почему ты вдруг решила вернуться? – неожиданно просто спросил он, искоса посмотрел мне прямо в глаза. В голосе не было ни усмешки, ни сарказма, только какое-то извращенное любопытство. Так спрашивают суицидника на краю пропасти, почему тот решил спрыгнуть. И не знаю, почему, но я ответила.
- Потому что я устала. Устала смотреть, как мою работу делают за меня. Я ведь не уходила, вернее, это было не совсем моим решением. В некотором роде меня «ушли». Да, сначала было безумно страшно, и пришлось ухватиться за первую возможность, которая показалась разумной. Но страх проходит. Это я тоже знаю точно. Место ужаса, который прибивает к земле и мешает дышать, занимает нетерпение. И теперь я чувствую, что могу вернуться обратно, могу занять свое место.
Я долго вытирала деревянный шпатель о край стеклянной посудины, не желая поднимать глаза. Я все сказала. Кто бы он ни был – путь делает, что хочет. Но тишина – оружие похуже крика. Я ожидала скептики, сарказма, чего угодно, но не такого спокойного выражения лица, которое было в тот момент на лице Эдвиана. Чуть прищуренные глаза, складка на лбу и внимательный взгляд. Он и не собирался ничего говорить. Он слушал.
- Собственно вот так как-то …- конец по сравнению с предыдущим пафосом получился какой-то больно неуклюжий.
- Я только одного не могу понять, - наконец, заговорил он тихим ровным голосом. – Такое ощущение, что ты стыдишься того, что когда-то испугалась и решила спасти собственную жизнь. И если это так, то это самая большая ересь, которую я слышал в своей жизни. Страх – вещь совершенно естественная. Страх рождает осторожность и здравый смысл. Человек, патетически характеризующий себя как «Не знающий слова страх», как правило, глуп и безрассуден.
– Ты не понимаешь, да? – я очень старалась стереть из тона разочарованно-злые нотки.
- Это ты не понимаешь, - неожиданно резко ответил он. – Как ты верно отметила, мы последний раз с тобой виделись сорок девять с половиной лет назад, после чего ты милостиво соизволила испариться. Чего бы ты там ни натворила, меня лично это не коснулось, а значит – совершенно не волнует. Я в во вменяемом варианте познакомился с тобой не так давно, и за это время ты успела врезать мне несколько раз, что было весьма чувствительно, однако потом некоторым образом сумела поставить на ноги, так что будем считать, что ты извинилась, - по его лицу скользнула самодовольная усмешка, но через мгновение Эдвиан снова стал серьезным. – Так ты уверена, что хочешь еще раз рассказать мне о том, как ужасно была не права?
Я упрямо посмотрела на него снизу вверх.
- Это был мой долг, остаться там.
- О да, - ядовито произнес Эдвиан, закатив глаза, – привет, здравый смысл, - он уперся в меня тяжелым взглядом, и я стушевалась как первоклассница перед профессором. - И что бы ты сделала? Я тебе скажу – погибла, потому что была слишком молода, слишком неопытна, чтобы встать на одну ступень с остальными магистрами. Я прекрасно знаю это чувство всевластия, когда палец первый раз чувствует калетту Адаманта. В тот момент главное, чтобы рядом оказался кто-нибудь, кто опустил бы тебя вниз, на землю, – я не удержалась и посмотрела на него. Лицо, в тонкие черты которого было прочно втравлено это выражение изящного высокомерия - печать высокого происхождения. Складка на лбу. Поджатые губы. И бурлящая на дне глаз темная вода. - Ты действительно стала членом круга – и только. Не смей думать, что ты можешь все. Магия тебе этого не простит. И ты упадешь так, как никогда не падала.
- Адамант, - медленно начала я, изучая собственные руки, - это просто красивый символ, не более. И надев его, глубоко внутри ты не меняешься. Это даже некое разочарование, на самом деле. Ты проходишь весь церемониал, одеваешь его и думаешь, что сейчас – вот сейчас тебя проникнет это… не знаю, вдохновение, что ли. Чувство собственного величия выветривается после первой же неудачи, и внутри возникает жестокое чувство неправильности. Когда все смотрят на тебя снизу вверх, а ты понимаешь, что не соответствуешь тому образу, который стоит в глазах у других.
- Адамант – это ключ от всех дверей. Адамант - это безграничные возможности. Адамант - это пропуск к тайнам Знания. Никто не обещал что будет легко. Нужно работать так, как никогда прежде. Но если ты его получил, значит, ты не можешь не соответствовать. Ты можешь жить дальше, на новой ступени. Иначе все это бессмысленно. Почему ты считаешь, что быть магистром это все равно что отрезать себе голову, стать роботом, выполняющим указания? Почему нужно либо быть в замке и ходить вокруг бесчувственным чурбаном, либо бежать, прятаться, скрываться? Я не понимаю.
- Чего же именно ты не понимаешь?
- Ты сама начала этот разговор, так что не надо теперь на меня злиться, - ровно ответил Эдвиан, спокойно наблюдая, как я судорожно стала собирать разбросанные по столу салфетки. – А я не понимаю одного: ты убежала от опастности, или же ты убежала от ответственности. Мы здесь и сейчас, и да, от нас иногда зависит очень многое, однако не надо воспринимать Клир как эшафот, а Адамант как гильотину. Это не работа, нечто, оставляемое за дверью. Это должно стать жизнью. Нужно всегда идти вперед.
- Я иду вперед! Здесь я знаю, кто я, где я, что я делаю. Я сама за себя отвечаю, - полная праведного гнева я развернулась, посмотрела ему в лицо …. и без сил опустилась в кресло, закрыв глаза. – Здесь я знаю, что если сделаю ошибку, отвечать буду только я сама. А там…На нас же весь Катар… И никто не поможет.
- Ага, это называется ответственность, - последовал ответ. – Ты так говоришь, как будто ты первая, кому придется думать не только о себе. Делать то, что мы делаем, значит быть одним. Делать то, что мы делаем, значит рассчитывать только на себя, - он говорил жестко, выделяя каждое слово. - И если ты не готова, значит, я был неправ, и тебе действительно лучше остаться здесь.
Я вздрогнула и через силу подняла голову. Эдвиан Кальдерон сидел на диване, сгорбившись и опираясь локтями о колени, но темные глаза смотрели холодно и ясно. Уже много позже, вызывая в памяти тот момент я поняла, что, наверное, именно тогда в первый раз отметила это специфическое ощущение – что-то в нем было другое. И не хорошее или плохое, просто … другое. Никто, если я правильно помню, не сумел пересечь рубеж четырехсот лет, но возраст - и опыт - отражается не на лице, но в глазах. Этот человек в свои шестьдесят смотрел решительно, устало, но все же с эти неизбывным всполохом магии в душе каждого знающего, что смерть это еще не конец. И что смерть далеко не самое страшное в обоих мирах.
- Я не знаю, какое решение вынесет совет, однако может случиться так, что способы вернуться обратно будут закрыты. Но если ты решишь подчиниться закону, то ты должна понимать – тебе придется взять на себя ответственность. Тебе придется принимать решения. Тебе придется сесть за стол. И тогда это перестанет быть историей … Вайолет Эверхарт.
Пришлось очень постараться, чтобы стеклянная миска не разлетелась в дребезги прямо у меня в руках.
- Я не желаю больше продолжать этот разговор.
- А… - он разочарованно тряхнул головой, - я так и знал.
Впервые за вечер я по собственной воле посмотрела ему прямо в глаза и увидела там удивление.
- Вы не понимаете, что сделали сейчас, магистр Кальдерон?
Он подскочил.
- Что ты…?!
Я поставила миску из черного стекла обратно на столик прямо перед ним и выпрямилась, не отрывая глаз от его лица.
- Вы, не зная меня, позволили себе поставить под вопрос мои профессиональные способности. Вы позволили себе усомниться во мне как в полноправном члене круга. Не вам решать, что случилось бы, поступи я так или иначе. Это не ваше дело и судить не вам. Вы посмели усомниться во мне как в маге, равном вам самому, и как маг вы унизили меня, как только было возможно.
Сейчас я уже не уверена, что именно резанули его слова – самолюбие или … память? Эдвиан отвел взгляд.
- Вы неправы, - сдержанно произнес он, выделив это «Вы», - … это далеко не предел.
- На завтрашнем Совете необходимо будет иметь перчатки? – ледяным тоном осведомилась я.
Он покачал головой, по-прежнему не глядя на меня.
- Не думаю.
- Тогда я вас оставлю. И просто чтобы ты знал, - бросила я назад, уже поворачивая ручку двери. - Я тебе тоже не доверяю. Но я никогда никого не жду.

****
Зеркало. В ванной над раковиной висело одно, стильное, без рамы и с гравировкой песком по краям, но в нем можно было уместиться, лишь скрючившись в три погибели, и то существовал риск отрезать себе макушку. Я обошла всю квартиру, однако зеркала в полный рост так и не обнаружила. Отсутствие такового на открытом пространстве в этом доме было вполне объяснимо – кем бы ни был Эдвиан, но уж точно не опрометчивым болваном. Однако, не имея в наличии половину затылка, очень не удобно гулять по торговому центру. Точно я этого, правда, не знала, что что-то подсказывало, что это именно так.
Небо, да где же оно?
Я нервно взглянула на часы. До встречи с Амандой в левой примерочной Хэрродз на третьем этаже оставалось четыре минуты. После всего, что случилось за последние сутки, упереться в отсутствие зеркала в полный рост у парня, имеющего семь разных одеколонов на полке в ванной комнате? Совесть бы такого не позволила.
Я не вижу, как ты смотришь, но знаю, что ты думаешь. И да, я не боюсь признаться в том, что не идеальна в перемещениях. Кладбища – одно дело, однако оказаться в одной рубашке посреди торгового зала мне не очень улыбалось, и значит, надо было попасть в эти гадкие три квадратных метра примерочной, чего бы это ни стоило.
Кстати о рубашках. Зеркало обнаружилось на внутренней стенке гардероба. Честное слово, я была более высокого мнения о собственных умственных способностях.
Оглядевшись, я решила, что в его случае тоже имела бы запасную гостевую комнату. Половину хозяйской спальни занимала исполинских размеров кровать, небрежно убранная огромным черно-зеленым покрывалом, а вторую – рабочий стол и его окрестности. Проблема была в том, что выяснить, где стол кончался, было практически невозможно. На цыпочках пробираясь к шкафу и периодически опасно балансируя на одной ноге, я аккуратно перешагивала через предгорья возвышавшегося над комнатой Эвереста из кип распечаток, пачек ксерокопий, папок всех мысленных цветов и размеров, пухлых рукописных блокнотов с обтрепанными краями, стопок раскрытых книг, лежащих одна на другой и в некоторых местах заложенных всем, что попалось под руку – карандашами, ручками, рекламными листовками, обертками от шоколадок «Марс» и музыкальными дисками. Все это было щедро перемешано с компьютерной техникой последнего поколения, жалобно подмигивающей из глубин кальдероновского рабочего места, и перевито километрами проводов. Гардероб невозможно было полностью открыть из-за подпиравшего одну из дверец Интернет-модема Йота, который я не рискнула двигать.
Что ж, хаос однозначно форма порядка.
Однако доступная секция полностью подходила, имея на дверце замечательное зеркало, в котором, осторожно уложив на кровати сотню галстуков прямо вместе с вешалкой, я легко уместилась. Слева высилась батарея рубашек, цвет некоторых из которых от соседних отличить смог бы только профессиональных художник, за ними друг над другом были развешаны пиджаки и брюки, у моей стороны шкафа завершавшиеся костюмом Санта-клауса, футбольной формой - взглянув на фамилию, значившуюся на спине, я смогла только пораженно моргнуть, - и неожиданным сине-золотым отблеском. Уважительно качнув головой, я вернула на место форменный китель пилота с четырьмя золотыми нашивками на рукаве под раздавшийся откуда-то слева мелодичный перебор трех фортепьянных клавиш. Девять утра. Аманда уже ждет меня с одеждой, более подходящей для Кензал Грин и начала ноября. По зеркалу пробежала мелкая рябь, очертания комнаты начали расплываться, а края стекла – медленно покрываться инеем. Рефлекторно вдохнув, я сделала шаг вперед.